«Был месяц май». Дон-Аминадо

Когда-то, «то ли недавно, то ли давно», в начале 1990-х в читательский обиход абонемента художественной литературы нашей библиотеки вошли стихи ранее незнакомые. Они появились сначала в журнальных публикациях ручейками-предтечами мощного потока возвращающейся литературы, принадлежащей к так называемой «первой волне» русской эмиграции.
Есть какая-то у сердца удивительная память.
Благодарность за иные, бурно прожитые дни.
За какие-то сугробы, что белели перед нами,
За мелькнувшие однажды станционные огни. …

Автор тоже был неизвестен, мы же были свободны и независимы и от авторитетных профессиональных суждений, и от каких-либо поверхностных мнений. Ещё не было вселенской информации обо всем. Просто сразу, безоговорочно полюбили, видимо, за эти «мелькнувшие однажды станционные огни» стихи поэта с экзотическим именем – Дон-Аминадо. Имя это вскоре станет привычным и останется любимым до сей поры.
Если б можно было счастье задержать на полустанке
И сказать ему: «Останься!», и остаться навсегда
В этой маленькой сторожке под простой железной крышей,
Над которою шумели и гудели провода.

В те годы литературу русского зарубежья «не проходили», она ещё не входила в российские вузовские и школьные программы и учебники. Со временем эта интереснейшая страница заполнялась научными исследованиями и работами критиков, полноправно войдя в историю русской литературы. Ее изучают в университетах, а школьники запросто обращаются к наследию и биографии Дон-Аминадо, пишут рефераты о нем. В виртуальных путях-перепутьях подробно освещены его творчество и судьба.

В 1994 году в фонд библиотеки НГУ поступил объемный сборник избранных произведений Дон-Аминадо «Наша маленькая жизнь», составитель – В. И. Коровин. Из аннотации: «В книгу включены избранные произведения Дон-Аминадо – замечательного сатирика и лирического поэта России и русского зарубежья, превосходного рассказчика и мемуариста». Сборник продолжает свою жизнь! Пользуется большой популярностью университетской публики разных поколений, всегда  на руках у читателей.

Цитаты поэта часто можно встретить на наших книжных выставках, его строки много раз служили нам эпиграфами к различным библиотечным материалам и статьям, стихи звучат на литературных вечерах.

Без заглавия
Был месяц май, и птицы пели,
И за ночь выпала роса…
И так пронзительно синели,
Сияли счастьем небеса,
И столько нежности нездешней
Тогда на землю пролилось,
Наполнив соком, влагой вешней,
И пропитав ее насквозь,
Что от избытка, от цветенья,
От изобилья, от щедрот,
Казалось, мир в изнеможенье
С ума от счастия сойдет!..
Был месяц май, и блеск, и в блеске
Зеленый сад и белый дом,
И взлет кисейной занавески
Над русским створчатым окном.
А перед домом, на площадке,
Веселый смех, качелей скрип.
И одуряющий и сладкий,
Неповторимый запах лип.
Летит в траву твой бант пунцовый,
А под ногой скользит доска,
Ах, как легко, скажи лишь слово,
Взмахнуть и взвиться в облака!..
Был месяц май, и небо в звездах,
И мгла, и свет, и явь, и сон.
И голубой прозрачный воздух
Был тоже счастьем напоен.
Молчанье. Шорох. Гладь речная.
И след тянулся от весла.
И жизнь была, как вечер мая,
И жизнь и молодость была...
И все прошло, и мы у цели.
И снова солнце в синеве,
И вновь весна, скрипят качели,
И чей-то бант лежит в траве.
1929 год

Бесконечно вспоминаются его строки в разговорах друг с другом, с читателями – легко, естественно, непринужденно. Ибо стихи полны разговорными интонациями, обращениями, зачастую именными. Словно автор ведет внутренний диалог, собеседуя со своими многочисленными героями, с городами-столицами, с уездными городками, с улицами, с самим собой, с окружающим пестрым миром. Его поэзия во многом диалогична. «Если вам семнадцать лет, Если вас зовут Наташа»; «О, синьор в цилиндре строгом, В редингтоне и с пластроном»; «Я гляжу на вас, Нанета»; «Вы из комедии бессмертного Шекспира, Иль нет, не так… Из свадьбы Бомарше!»; «Милый Коля Сыроежкин, Эмигрантское дитя!»; «Скажи мне, каменный обломок Неолитических эпох!..».

…Напои меня кипучей
Лавой пунша или грога
И достань, откуда хочешь,
Поразительного дога,
И чтоб он сверкал глазами,
Точно парой аметистов,
И чтоб он сопел, мерзавец,
Как у лучших беллетристов…
А сама в старинной шали
С бахромою и с кистями,
Перелистывая книгу
С пожелтевшими листами,
Выбирай мне из «Айвенго»
Только лучшие страницы
и читай их очень тихо,
Опустивши вниз ресницы…
Потому что человеку
Надо, в сущности ведь, мало…
Чтоб у ног его собака
Выразительно дремала,
Чтоб его поили грогом
До семнадцатого пота
И играли на роялях,
И читали Вальтер-Скотта,
И под шум ночного ливня,
Чтоб ему приснилось снова
Из какой-то прежней жизни
Хоть одно живое слово…
1929-1935

Столь часто звучит ностальгический мотив: «Помнишь?». В желании и надежде сохранить запечатлённые сердцем картины «событий и лет», яркие, полные деталей. «Ты помнишь снег, и запах снежный»; «Потом, ты помнишь, кони-птицы Летят в Ходынские поля»; «Ну, ничего, моя Татьяна,,, – Коли не жить так вспоминать».
Помнишь, как пылала печка, как сверчок трещал немолчно,
А кипящий медный чайник все сердился на него?
А потом, ты помнишь, мимо пролетел курьерский поезд
И так сладко ныло сердце, неизвестно от чего.

Итак, Дон-Аминадо – русский поэт-сатирик, журналист, фельетонист, мемуарист, адвокат. Родился 7 мая 1888 года в городе Елизаветграде Херсонской губернии Российской империи. Настоящее имя – Аминад Петрович Шполянский, псевдоним станет его литературным именем. После Второй мировой войны печатался как Д. Аминадо. По окончании гимназии поступил на юридический факультет Новороссийского университета в Одессе, завершил образование в Киевском университете Св. Владимира. Владел несколькими языками.

В своих воспоминаниях Дон-Аминадо рассказал о чрезвычайно широком круге общественных, литературных, художественных интересов студенческой поры и дальнейших лет.
Привет вам, годы вольнодумства,
Пора пленительных затей,
Венецианские безумства
Прошедшей юности моей,

С детства полюбил чтение, был настоящим театралом, знал отечественную и западную драматургию. Любил серьезные спектакли и увлекался лёгкими жанрами: водевилями, шутливыми миниатюрами, капустниками. Посещал как художественные выставки, так и знаменитый цирк Труцци. Был очень общителен, во всём проявлял огромную энергию. Кажется, в те годы, когда «каждый встречный был нам друг, А поперечный был нам братом», им владела какая-то невероятная жажда жизненных впечатлений. С юности, обладая журналистским даром, умел по-репортёрски находить и в гуще жизни, и в газетных сообщениях интересные факты, события, имена. Но с самого начала отличался требовательностью к себе, вкусом и строгой избирательностью в этих поисках, как сейчас бы сказали, информации.

После университета, переехав в Москву, стал помощником присяжного поверенного, одновременно занялся литературной деятельностью, сотрудничал с московскими и с одесскими газетами. В то время завязались его прочные отношения с известным, лучшим юмористическим журналом – «Сатириконом», который переживал кризис.

В 1914 году начал выходить «Новый Сатирикон». Дон-Аминадо познакомился с ведущими авторами – А. Т. Аверченко, Н. А. Тэффи, Сашей Чёрным, В. Горянским, П. Потемкиным, Н. Агнивцевым, художником Ре-Ми (Н. В. Ремизовым-Васильевым). На страницах журнала печатались его фельетоны, эпиграммы, пародии и миниатюры.

В Первую мировую войну был мобилизован, на фронте служил солдатом. Страшные реалии войны, трагические военные впечатления сильнейшим образом повлияли на поэта. И прежняя жизнь высветилась искусственной, пустой, далёкой от истинных нравственных ориентиров. Издает сборник «Песни войны».

Являясь по убеждениям радикалом-республиканцем, Дон-Аминадо восторженно встретил Февральскую революцию. Октябрьскую, как почти все новосатириконовцы, не принял. Этим был определён весь дальнейший жизненный путь и творческая судьба поэта. Сначала он уезжает в Киев, затем в Одессу.

«Ауспиции были тревожны!» Известное выражение Тэффи о предзнаменованиях отсылает к гаданию в Древнем Риме по птицам, чтобы узнать «волю богов». В 1920 году он принимает самостоятельное решение и покидает Россию – навсегда. Его не высылали, он именно сам приходит к такому решению.

Расцвет литературного творчества Дон-Аминадо приходится на двадцатые-тридцатые годы. Не раз исследователи отмечали, что как большой лирический, сатирический и юмористический поэт он состоялся в горькую пору эмиграции. Его герой – «маленький человек», изгнанник из родной страны, жизнь которого полна драматических поворотов. В. И. Коровин: «Душевные страдания и житейские неурядицы в лучших стихотворениях поднялись до высокого чувства вселенской мировой скорби».

Художественный мир вписывает «маленькую жизнь» в исторический контекст, отсылая к античности, средневековью, ко времени Великой Французской буржуазной революции, к разным эпохам и странам. Пространство поэтического мира насыщено именами, событиями, обширной географией. Знаковыми для всего творчества Дон-Аминадо представляются хронотопы: Одесса, Москва, Париж. В их времени-пространстве живет «память сердца».

В современной литературе, посвященной поэту, отмечается, что его мастерство во многом основано на такой стилистической фигуре, как аллюзия: использовании известных фактов из истории, современности и литературы. Вместе с тем он постоянно обращается к образам дореволюционной России. В стихах и в прозе импрессионистическая манера передает ситуации, типичные для того времени. Поэта отличает избирательность в словоупотреблении, зачастую – лишь существительных, по которым читатель может восстановить полный объем высказывания. Отмечают, что для него характерна ироническая дистанция с изображаемым, сатира близка к дружескому, игровому юмору. Но за легкостью формы стоит политически серьезный и зрелый автор.

Лаконичными поэтическими средствами Дон-Аминадо создает многоликий, густонаселенный мир.

Послесловие
Жили. Были. Ели. Пили.
Воду в ступе толокли.
Вкруг да около ходили,
Мимо главного прошли.

Наша маленькая жизнь
Точка. Станция. Шлагбаум.
Треплет ветер на ходу
Три романа Викки-Баум,
Позабытые в саду.
Круг замкнулся. Сократился.
Ни концов и ни начал. …

Март месяц
Оттепель. Дымка. Такси вздорожали.
Нежность какая-то. Грусть.
Двух радикалов куда-то избрали.
Поезд ограбили. Пусть.

Пространство текстов разносторонне расширяют эпиграфы, являющиеся их элементом. Он использует зарубежных и отечественных авторов, классических и современных, цитаты из газет. «А как пили! А как ели! И какие были либералы!..Чехов»; «Я поздно встал. И на дороге Застигнут ночью Рима был. Тютчев». Воспоминания о русской провинции начинаются эпиграфом: «”Раутенделейн, где ты?”… Потонувший колокол. Гергард Гауптман».

Один из значимых мотивов – железная дорога. Ее звуки и запахи, ее ритмы ностальгически оживают и в стихах, и в прозе Дон-Аминадо.
А внизу клубились паром обнаженные поляны,
И посверкивали лужи мутным отблеском слюды,
И врывался прямо в душу, тот единственный на свете,
Запах тающего снега, запах дыма и воды.

Из воспоминаний «Поезд на третьем пути»: «Есть блаженное слово – провинция, есть чудесное слово – уезд. … Шестое чувство, которым обладал только уезд, было чувство железной дороги. В названиях станций и полустанков была своя неизъяснимая поэзия, какой-то особенный ритм, тайна первого колдовства и великого очарования. Можно пережить три войны и три революции… усвоить все существующие на свете Avenues и Street'ы, – и чудом сохранить в благодарной памяти татарские, ногайские и российские слова. – Первый звонок на Фастов – Казатин! Поезд – на первом пути! – Знаменка. Треповка. Корыстовка. Лозовая. Синельниково. Бирзула. Раздельная. Каромыш.

...И все это было. И вот ничего и нет. А может быть ничего и не было, и был это только сон, шестое чувство железной дороги, призраки, тени, запоздалые стихи Александра Блока».

Уездная сирень
Как рассказать минувшую весну,
Забытую, далекую, иную,
Твое лицо, прильнувшее к окну,
И жизнь свою, и молодость былую?
Была весна, которой не вернуть...
Коричневые, голые деревья.
И полых вод особенная муть,
И радость птиц, меняющих кочевья.
Апрельский холод. Серость. Облака.
И ком земли, из-под копыт летящий.
И этот темный глаз коренника,
Испуганный, и влажный, и косящий.
О, помню, помню!.. Рявкнул паровоз.
Запахло мятой, копотью и дымом.
Тем запахом, волнующим до слез,
Единственным, родным, неповторимым,
Той свежестью набухшего зерна
И пыльною уездною сиренью,
Которой пахнет русская весна,
Приученная к позднему цветенью.
1929-1935

Иван Алексеевич Бунин имел в виду именно Аминадо-поэта, когда писал о нем как об одном «из самых выдающихся русских юмористов, строки которого дают художественное наслаждение. И вот я с удовольствием пользуюсь случаем сказать, что чувство совершенно справедливо. Дон-Аминадо гораздо больше своей популярности (особенно в стихах), и уже давно пора дать подобающее место его большому таланту, – художественному, а не только газетному, злободневному».

Дон-Аминадо обосновался в Париже. Нынешнему российскому читателю хорошо известна история русской эмиграции. В. И. Коровин уже в «нашей» книге подчеркивал, что её состав был пестр: «тут собрались под крышей Парижа все сословия и все классы бывшей Российской империи, сторонники всех политических партий. Но отдаться политической деятельности могли лишь те, у кого имелись достаточные средства». Дон-Аминадо с первых дней эмиграции постиг суровый закон, что в этих условиях литературный талант должен быть сопряжен с железной дисциплиной, самой жесткой организацией всей жизни, включая домашнюю.

Лев Зуров, писатель русской эмиграции, современник, близко знавший поэта, оставил свои свидетельства-впечатления о нем. Их часто цитируют: «Жизнь он знал необыкновенно – внутри у него была сталь – он был человеком не только волевым, но и внутренне сосредоточенным. Он любил подлинное творчество и был строгим судьей. В глубине души он был человеком добрым, но при всей доброте требовательным и строгим».

Рассчитывать можно было только на себя, не надеясь ни на благотворительность, ни на везение. Русская эмиграция сразу после прибытия создала несколько журналов, в её распоряжении были и собственные издательства.

Дон-Аминадо начал сотрудничество с газетой «Последние новости», помещал почти в каждом номере стихотворный или прозаический фельетон.

По этому поводу князь Дмитрий Святополк-Мирский, известный литературовед, отзывался о нем: «…самый любимый, истинный властитель дум зарубежной Руси – Дон-Аминадо. Благодаря Дон-Аминадо мы можем сказать про Париж: „Здесь русский дух, здесь Русью пахнет“».

В течение 20 лет имя поэта не сходит со страниц газеты. Его произведения оставались остроумными, веселыми, блестящими. Художественные требования редакции были высоки, а поэт дорожил своей репутацией. В. И. Коровин отмечал, что это был счастливый случай, когда газета и талантливый сотрудник нашли друг друга. Автор имел скромный и прочный достаток, обеспечивающий достойную жизнь любимой семье. Но это были годы изнуряющей творческой работы.

Дон-Аминадо весьма быстро стал одной из значимых фигур общественной и культурной жизни русского зарубежья. Он находился в эпицентре событий, вновь общаясь со многими людьми, занимаясь самой разносторонней деятельностью. Участвовал в организации литературных вечеров в качестве распорядителя, несколько раз в году устраивал собственные вечера. Постоянно печатался в газетах и журналах. Был невероятно популярен.

Лев Зуров: «Без преувеличения можно сказать: в те времена не было в эмиграции ни одного поэта, который был бы столь известен. Он сотрудничал в либеральной газете, но в числе его поклонников были все русские шоферы, входившие во всевозможные полковые объединения и воинский союз. Его стихи вырезали из газет, знали наизусть. Повторяли его крылатые словечки. И многие начинали газету читать с злободневных стихов Дон-Аминадо».

Дон-Аминадо принадлежал культурной элите, но детально знал неприхотливый быт и бытие всех «кругов» русской колонии. Ежедневные хлопоты и суета постепенно вытесняли политику и «высокие» интересы на второй план. «Злоба дня» сменилась иными проблемами.

В 1921 году вышла первая эмигрантская книга Дон-Аминадо «Дым без отечества» – сборник лирико-сатирических стихотворений. Не сладкий дым воспоминаний, а едкий дым «беспредельного скепсиса и иронии». Сборник был отмечен положительными отзывами, в том числе и Иваном Алексеевичем Буниным.

В 1928 году вышла следующая книга стихов «Накинув плащ». Считается, что автор дает очень точное жанровое самоопределение: «Сборник лирической сатиры». Дон-Аминадо почти уходит от политических тем, от публицистичности. Постепенно меняется интонация, становясь более мягкой. Рождается тема жизни, ее радости, ее неисчерпаемости. Возвращается тема литературной и театральной игры.
И только вздох цезур лукавый
Был тем законом красоты,
Которым нам давалось право
Быть с мирозданием на ты!

В 1927 году он стал известен и французским читателям благодаря книге «Le rire dans la steppe» («Смех в степи»).

Афоризмы – его любимый жанр, они признаются одними из лучших в современном русском языке: «Очарование начинается с главного, разочарование – с пустяков». И по сути, вся его поэзия афористична. Но и для французских читателей он издал сборник афоризмов.

Марина Ивановна Цветаева высоко ценила лирический дар Дон-Аминадо. Из ее письма: «Милый Дон Аминадо, Мне совершенно необходимо Вам сказать, что Вы совершенно замечательный поэт».

Аmo-amare
Довольно описывать северный снег
И петь петербургскую вьюгу...
Пора возвратиться к источнику нег,
К навеки блаженному югу.

Там первая молодость буйно прошла,
Звеня, как цыганка запястьем.
И первые слезы любовь пролила
Над быстро изведанным счастьем.

Кипит, не смолкая, работа в порту.
Скрипят корабельные цепи.
Безумные ласточки, взяв высоту,
Летят в молдаванские степи.

Играет шарманка. Цыганка поет,
Очей расточая сиянье.
А город лиловой сиренью цветет,
Как в первые дни мирозданья.

Забыть ли весну голубую твою,
Бегущие к морю ступени,
И Дюка, который поставил скамью
Под куст этой самой сирени?..

Забыть ли счастливейших дней ореол,
Когда мы спрягали в угаре
Единственный в мире латинский глагол –
Amare, amare, amare?!

И боги нам сами сплетали венец,
И звезды светили нам ярко,
И пел о любви итальянский певец,
Которого звали Самарко.

...Приходит волна, и уходит волна.
А сердце все медленней бьется.
И чует, и знает, что эта весна
Уже никогда не вернется.

Что ветер, который пришел из пустынь,
Сердца приучая к смиренью,
Не только развеял сирень и латынь,
Но молодость вместе с сиренью.
1930-е

Текст Л. Я. Дистановой

Фотоколлаж О. В. Кошевой